Мысли о трагедии

— Вы воспитываете преступников! — примерно такие слова бросил я 10 лет назад директору школы № 263, когда она запретила мне читать в их школе лекции по профилактике преступности.
Вскоре после этого в туалете школы один ученик школы зарезал другого. Я и мои помощники много раз звонили директриссе, однако она была непреклонна: никаких лекций на тему профилактики детской преступности нам не нужно.
Для меня это было очень странно. Дело в том, что со школой № 263 до этого я сотрудничал почти 20 лет, много выступал в ней, ни раз и не два защищал в суда её выпускников.
Когда мадам Киселеву (злополучную директриссу, превратившую меня в этой школе в персону нон-грата) сняли и перевели с понижением, я наконец-то смог попасть в эту школу с лекциями.
Но что это были за лекции! Вместо полного зала мне сажали по 15-20 человек. Сказать, что дети были какие – то не такие, не могу: любопытные, живые, внимательные, они забрасывали меня вопросами. А вот из администрации интерес к тому, что я делал, проявлял только директор школы Григорий Иванович. Остальные даже забывали сказать спасибо человеку, который пытался как-то им помочь.
Между тем, долгие годы работает в этой школы женщина, которую, наверное, можно назвать совестью нашего района – бывший районный депутат Кировского района и Отрадного, а последние лет 15 — учитель биологии Валентина Николаевна Шураева. Знаток растений и людей. Ловлю себя на мысли о том, что, если бы она руководила школьным воспитанием, то трагедии могло бы и не быть?


На среду 5 февраля назначено внеочередное районное собрание, чуть не написал «посвященное», вызванное событиями 3 февраля. Я — районный депутат, округ которого находится в километре от школы № 263.
Перед собранием решаю положить цветы к месту трагедии. Цветы – наверное их тысячи полторы, — лежат слева от входа. Здесь же – портрет учителя географии Андрея Кириллова. На фотографии он улыбается. Рядом с портретом – трогательные слова прощания учеников 5-го класса. Наверное, он был их классным руководителем.
Заседание Совета депутатов начинается в 20.00. Наверное, еще никогда мы не были столь единодушны. Важно, чтобы пресса не смаковала трагедию, не провоцировала новых бед. Оказывается, в одну из школ уже заявился то ли 6-ти, то ли 7- классник с макетом пистолета. Решил, так сказать, пошутить. Принимаем решение направить обращение в СМИ о том, чтобы информация о преступлении не стала толчком к новым бедам. Необходимо изменение в Федеральный закон о профилактике правонарушений: если ребенок попадает в группу риска, то помощь ему со стороны психолога должна быть обязательной, и не зависеть от желания родителей: хочу – венду к психологу, а хочу – к астрологу. Не допустимы спекуляции на трагедии: призывы к усилению уголовной ответственности несовершеннолетних, замена одного школьного охранника взводом или проведение в школах учений на тему «Если Ваш одноклассник – террорист!», не дадут ничего, кроме вреда. Опасен и поиск крайнего: какого бы не было искушение превратить в стрелочника главу управы, делать этого ни в кроем случае нельзя.


6 февраля – день похорон Сергея Бушуева и Андрея Кириллова.
Раним утром на Троекуровское кладбище отходят автобусы с теми, кто едет хоронить учителя.
Полицейского Сергея Бушуева хоронят на Владыкинском кладбище. Оно находится в 3 километрах от улицы Бестужевых, на которой он жил. После отпевания Бушуева в Церкви покрова пресвятой Богородицы во Владыкино, сажусь в автобус. Рядом со мною – соседи Сергея.
— Даже не могу представить, сто его больше нет! — говорит какая – то девушка.
— Пока не увидел его фотографию по телевизору, не мог поверить, что Сергей Викторович Бушуев, — это наш Сергей, — говорит пожилой мужчина, сидящий за мною.
— Как он справлялся со своим женским коллективом! – восхищено вздыхает женщина средних лет, имея в виду жену и дочь Сергея.
Я слушаю их и молчу. Сергей Викторович жил в доме № 14. А я, когда приехал в Москву – в доме № 13-б на той же улице. Между домами – метров 300. Когда я стал москвичом, Сергею было 5 лет. Когда ушёл в армию – 8. В начале 1990-х я много выступал в школах той части Отрадного. Может быть я был знаком с Сергеем Бушуевым, 38- летним полицейским с не полицейской внешностью, добрым и открытым лицом.

На кладбище — не менее пяти сотен человек. Полицейские, гражданские, официальные лица, которые куда – то торопятся (но все –равно, спасибо, что приехали), друзья и знакомые, которым торопится уже некуда. Увы – я из числа тех самых вечно куда- то торопящихся официальных лиц. В длинной цепочке подхожу к могиле у ограды кладбища.
Уже опущен гроб. Опустел красивый и строгий шатёр, в котором прощались с Сергеем. Умолк духовой оркестр, который играл так красиво и проникновенно, как никакой иной слышанный мною коллектив.
На душе тревожно. Среди участников церемонии на кладбище – ни одного руководителя ГУВД Москвы.
Да и само старинное кладбище. В 1970-е годы при сносе кладбища, расположенного около церкви (это пространство потребовалось Алтуфьевскому путепроводу), сюда перенесли сотни останков жителей села Владыкино (Вельяминово). Однако в феврале 2014 года на крошечном кладбище я обнаружил не боле десятка старых захоронений. На месте остальных старых могил виднелись новые – нарядные, но устроенные на месте дедов и пращуров.
Но могила С.В. Бушуева на самом краю кладбища, вроде бы на земле, не обременённой останками.


Сергея Гордеева я ранее никогда не знал.
Не был ли он среди тех 10- классников перед кем я выступал в школе № 263 в октябре?
— Я Вас вижу впервые! – говорит мне Сергей вечером 6 февраля, когда я встречаюсь с ним.
Сергей – высокий парень с гордым и, как мне показалось, несколько высокомерным лицом. Он красив, равнодушен и спокоен. Впрочем, все эти реакции могут быть ничем иным, как отражением внутренней опустошённости, когда человек пытается возведением психологического барьера отгородиться от тех страхов, что мучают его. А может быть ему и все равно.
Он не все помнит из того, что произошло после 3 февраля. Он не помнит, получал ли передачи за время после своего задержания, или нет. У него нет жалоб на следствие, здоровье, сотрудников помещения, где он содержится. У него только одна просьба — чтобы к нему на свидание пустили отца и мать. Других просьб у Сергея нет.
Мы не разговариваем с ним про его дело, по его отношение к совершенному преступлению: в СИЗО № 5 и в Можайской ВК такая возможность ещё представится.

А я выхожу от Сергея и думаю об одном: что мы должны сделать для того, чтобы эта трагедия осталась единственной в нашей и без того недоброй истории?